История подделок

Многовековая история изготовления подделок произведений искусства – интересное и важное явление в истории культуры

Эта странная область человеческой деятельности вообще-то хорошо известна реставраторам и экспертам, в меньшей степени – широким общественным кругам, поскольку сообщения о ней в прессе появляются исключительно в связи с сенсациями или по случаю громких судебных процессов, когда, например, обнаруживается, порой случайно, что известное произведение искусства, украшающее какую-нибудь знаменитую галерею, – подделка.

Копии, например, не являются подделками, но в любой момент могут ими стать. Зададим вопрос: а является ли копия, сознательно превращённая в подделку, имитирующую эпоху, стиль художника, произведением искусства? И мы вынуждены дать на этот вопрос утвердительный ответ. Подделыватель – художник, и ничего с этим не поделаешь. Художественное впечатление от подделки может быть таким же сильным, как и от подлинника. Копия не может иметь и не имеет с подделкой ничего общего, но, выполненная в таком же формате, что и оригинал, снабжённая подписью великого мастера и проданная под видом оригинала, становится подделкой.

Фальшивые картины Вермеера Дельфтского

До 70-х годов прошлого столетия самыми знаменитыми подделками были, несомненно, фальшивые картины Вермеера Дельфтского (1632–1675), подделанные Ханом ван Меегереном. Почему подделыватель выбрал Вермеера, а не другого художника? Для чего создал столь совершенные подделки? Почему их признали подлинниками лучшие знатоки голландской живописи? Множество вопросов возникало в связи с этой знаменитой историей, но ни на один из них в течение многих лет не было ответа. И только современная наука смогла окончательно прояснить спор о Меегерене.

Как хором утверждают критики и искусствоведы, Ян Вермеер Дельфтский, «создатель изысканных и рафинированных картин», является – наряду с Рембрандтом – одним из самых выдающихся голландских живописцев. Из его творческого наследия сохранилось только тридцать картин, написанных на полотне или на дереве, преимущественно небольших размеров, около 50 x 45 сантиметров. Лишь немногие из них имеют большие размеры, превышающие сто сантиметров, как, например, «Мастерская художника» или «Аллегория Веры»; для контраста же можно назвать такую работу, как «Кружевница» – эта картина ни в одном параметре не достигает даже двадцати пяти сантиметров!

Единственные не вызывающие сомнения подписи этого художника находятся только на двух картинах – «Сцена у сводни» и «Астроном». Именно это отсутствие подписей, с одной стороны, а с другой – наличие на некоторых картинах апокрифических дат и подписей, а также многочисленные подделки затрудняют установление полного каталога произведений мастера. Не облегчает дела и весьма фрагментарно известная биография самого Вермеера Дельфтского.

Во время исследования картин из коллекции Геринга, по-видимому самого крупного «коллекционера» Третьего рейха, голландские эксперты наткнулись на картину «Христос и грешница». Это был несомненный Вермеер, прекрасная картина, одна из лучших, созданных мастером, и, что весьма существенно, до сих пор неизвестная.

Новый Вермеер был уже в руках у голландцев, но предстояло выяснить, как он оказался у Геринга. Ведь произведения Вермеера находились под охраной государства, и кто бы ни вывозил картину за границу, совершил бы преступление. А продажа её оккупантам была по голландским законам коллаборацией. В работу включились следственные органы, и было предпринято тщательное расследование. Удалось установить фамилию продавца картины. Им оказался художник, живущий в Амстердаме, – Хан ван Меегерен. Установив это, полиция нанесла ему визит, во время которого голландец был вынужден подробно ответить на несколько вопросов. Он был к этому готов и давал старательно обдуманные ответы. Угостил полицию ловко скроенной историей, совпадающей, впрочем, в общих чертах с тем, что установили сотрудники следственных органов. Хан ван Меегерен думал об этом в течение многих лет, так что нет ничего удивительного, что незваные гости отнеслись к его ответам с доверием. Он не сумел ответить только на последний вопрос – у кого он купил проданную картину, и это решило всё дело.

Утром 29 мая 1945 года Хан ван Меегерен был арестован, а на следствии ему было предъявлено обвинение в сотрудничестве с врагами. Сроки, грозящие за сотрудничество и за подделку, существенно отличались. Логика подсказывала ему только одно разумное решение. Меегерен дал исчерпывающие показания, в которых он со всей откровенностью утверждал, что подделал четырнадцать произведений классической голландской живописи, из которых девять «пустил» в рыночный оборот. Он получил за них – за вычетом выплаты посредникам – гораздо больше полумиллиона гульденов. Судебный следователь был вынужден в конце концов поверить в правдивость объяснений ван Мегерена. Однако он требует, чтобы художник представил доказательства своих слов, написав новые «классические» шедевры. Меегерен выражает согласие. Разносится грандиозная сенсация. Мир искусства потрясён до основания, а авторитеты, то есть знатоки живописи, великие маршаны, директора музеев, поняли, как ненадёжны их знания и какие трещины вдруг появились на их незапятнанных репутациях. И сделал всё это один человек, которому на основании этих незапятнанных репутаций была выплачена огромная сумма денег. В частности, в 1938 году музей в Роттердаме, опираясь на гарантию доктора Бредиуса – международный авторитет в области живописи, приобрёл за большую сумму картины Вермеера «Христос в Эммаусе» и «Последняя вечеря». Следствие продолжалось два года. Процесс, который превратился в арену показаний пристыжённых свидетелей и скомпрометированных экспертов, закончился обвинительным приговором: год тюрьмы искусному подделывателю картин.

История Меегерена



Ян ван Меегерен родился в 1889 году в Девентере. У него было очень тяжёлое детство, что, несомненно, оказало влияние на его характер. Необычайно суровый отец безжалостно боролся со склонностями мальчика к рисованию. Это возбуждает в нём желание мести, которое не покинет его вплоть до взрослой, самостоятельной жизни. Ван Меегерен испытывал разные удары судьбы. Неупорядоченный, разнузданный и расточительный образ жизни привёл к тому, что о нём на некоторое время забыли, несмотря на его значительные успехи.

Как-то проведённой за пьянством бессонной ночью он стал свидетелем того, как один из самых больших авторитетов в Голландии, знаток классических мастеров, корифей среди искусствоведов, доктор Абрахам Бредиус определил как подделку подлинного Франса Хальса. Тогда приятель Меегерена посоветовал ему переделать «на Рембрандта» какого-нибудь старого «голландца». Эту картину Бредиус признал подлинной. Именно тогда ван Меегерен выработал своё мнение об искусствоведах и экспертах. Тогда же родилась идея подделать какого-нибудь ван Дейка, Хальса, Рубенса или Рембрандта, подсунуть его на оценку одному или нескольким известным знатокам, а потом выступить и признаться в подделке.

С воспоминаниями о старом учителе «и минувших годах учёбы в Дельфте» Меегерену пришло на ум имя одного из мастеров, родиной которого был этот город. Решение было принято. Нужно написать Вермеера, пойти с ним в Рейксмюсеум (Государственный музей в Амстердаме), а потом публично восторжествовать. «Этого Вермеера сделал я – Хан ван Меегерен!» Это была дорога к признанию, славе, о которой он мечтал, к деньгам, которых ему вечно не хватало. Как подумал, так и сделал.

Спор, являются ли подделками все или только некоторые картины ван Меегерена, начался уже во время процесса и длился много лет. Основывался он на следующих аргументах: «Раз компетентные эксперты признали картины Вермеера, а фактически Меегерена, почти «божественными вершинами искусства», а теперь те же самые картины они оценивают как бездарную дешёвку с «застывшими, деревянными фигурами» без глубины пластики и перспективы, то нет причин полагать, что теперь они их рассмотрели лучше, чем вначале!» Последнюю главу этой захватывающей истории дописал судебный эксперт с процесса ван Меегерена, профессор Фронтьес, который (совместно с другими химиками), используя самые современные методы криминалистики, исследовал пробы красок, взятые со всех картин ван Меегерена, и установил, что в его красках содержится полимеризовавшаяся синтетическая смола фенолформальдегида. Эта субстанция идентична найденной в мастерской ван Меегерена. Так что вывод группы экспертов очевиден. Все исследованные экспертами картины были самыми настоящими подделками.

Сенсация Китинга



Под конец августа 1976 года в Лондоне, довольно сонном в эту пору, произошла сенсация. Бывший маляр и реставратор картин Том Китинг созвал частную пресс-конференцию и заявил в присутствии более ста журналистов, что английские картинные галереи и музеи переполнены картинами, считающимися произведениями выдающихся художников, которые в действительности написал он сам.

– Я писал эти картины и продавал их не для денег, а только для того, чтобы доказать, что мой талант недооценён, – объяснил Китинг. – В молодости я был вынужден дважды сдавать экзамен в высшую художественную школу, но меня так и не приняли. Теперь вы видите, что все эти эксперты и великие владельцы галерей – самые обычные дилетанты и грош им всем цена. Далее подделыватель с обезоруживающей откровенностью признал, что не помнит, сколько картин он написал за последнее время, но точно помнит, что начал копировать произведения известных художников двадцать пять лет тому назад. На вопрос, кого он предпочитал в своей «творческой деятельности», Китинг ответил: Рембрандта, Гойю, Ренуара и некоторых других. То есть всю плеяду великих мастеров кисти. В качестве примера Китинг сообщил, что за его «Сэмюэля Палмера» на одном из лондонских аукционов было заплачено пятнадцать тысяч фунтов! Причем – о ужас! – ни одна подлинная картина этого художника никогда не достигала такой цены.

Чтобы добить недоверчивых, которые обладали «подлинниками» его изготовления, Китинг коротко заявил: – Вы можете легко их узнать. Прежде чем написать картину, я оставлял на полотне свои знаки. Хотите знать какие? Очень просто. Достаточно просветить их рентгеном, и вы прочтёте мою визитную карточку, – тут Китинг назвал несколько не слишком приличных слов, которые он писал на полотне. Чаще всего это было «говно». – К этому, – дополнил свою информацию мошенник, – я иногда добавлял свою фамилию...

Как будто бы сказанного на пресс-конференции было мало – Китинг в следующем году издал свою автобиографию. Книга пользовалась сногсшибательным успехом. В ней он описал многие подробности, способы и технику подделывания самых известных мастеров, а также методы распространения своих произведений по всему миру. Доходное и нехлопотливое занятие стало постоянным после того, как он подделал в пятидесятых годах более двухсот полотен канадского художника Корнелиуса Кригхоффа. Ему сразу повезло – эксперты признали их «произведениями мастера, найденными благодаря счастливой случайности». Они попали на аукцион, а потом прямиком в частные коллекции и музеи. Признаниям Китинга придают пикантность обнародованные подробности кухни не только подделывания, но и обычной, домашней кухни, которой он сам занимался. Оказалось, что для подделок он использовал самые простые и дешёвые средства, в частности разнообразные соусы, быстрорастворимый кофе, корицу и тому подобные компоненты, при помощи которых он подделывал работы таких художников, как Рембрандт. Картины импрессионистов он подделывал, мешая плакатные краски с эмульсионными, теми, что применяются в области строительства, с добавлением белка и тому подобных ингредиентов.



Поскольку Том Китинг сам рассказал о своих занятиях, и притом весьма подробно, Скотленд-Ярд возбудил против него дело. Остальные захватывающие подробности своей деятельности Китинг, вероятно, приберёг на будущее или забыл о них, так как его почтенный возраст позволял предполагать некоторую рассеянность. По этой же причине он не был арестован и заключён в тюрьму.

В 1979 году, то есть через три года после открытия столь же ошеломительной, сколь и остроумной аферы с подделками, Том Китинг предстал перед лондонским судом. К разочарованию всех присутствующих, он сделал только одно лаконичное заявление: «Я невиновен», после чего отказался давать показания. Несмотря на это, «немой» процесс возбудил всеобщий интерес, и все средства массовой информации решили прокрутить вновь это дело со всеми подробностями. Благодаря этому ещё раз обсуждался общеизвестный факт, что с момента начала ведения дела Скотленд-Ярд обнаружил только каких-нибудь шестьдесят картин, которые Китинг – к радости журналистов – определил как «пустячную разминку», утверждая, что его истинные шедевры ещё долго будут служить украшением музеев и коллекций и никто не будет знать, кто на самом деле был их автором.

Общественное мнение считало, что Китинг – «остроумный и способный малый». Все признавали, что он наделён огромным талантом, а доказательством этому служило то, что со времени процесса картины Китинга непомерно поднялись в цене. Впрочем, он работал необыкновенно быстро, и иногда в течение дня из-под его кисти выходило по нескольку полотен. Быстрота, с которой он работал, ставила в тупик экспертов и искусствоведов. Убедиться своими глазами, как это делается, британские телезрители могли в 1978 году. В одной телепрограмме Китинг подделал Палмера за тридцать минут! При этом он импонировал зрителям умением делать несколько разных дел одновременно. Рисуя, он попивал виски и произносил монолог об искусстве. Китинг всегда утверждал, что он изготовляет подделки не для денег, а для того, чтобы скомпрометировать некоторых акул в области торговли произведениями искусства, которые получают огромные доходы, паразитируя на наивности и невежестве клиентов.

– Поэтому, – говорил Китинг, – я объявил им войну и завалил лондонские картинные галереи своими подделками.

И в основном можно было бы поверить в его бескорыстие, если бы не Джейн Морис, приятельница художника, на тридцать лет его моложе. Её объяснения – единственные, противоречащие утверждениям Китинга о том, что он не стремился к большим доходам. На суде она дала показания, что сама носила подделки торговцам и получала за них значительные суммы. Так, за несколько «Палмеров» она получила около десяти тысяч фунтов. «Он радовался, как ребёнок, – говорила Джейн Морис, – подбрасывал деньги вверх, ходил по ним и говорил, что когда-нибудь у него будет «фунтовый» ковёр».

Единственной реакцией Китинга была усмешка, которой он, впрочем, награждал всех окружающих и которая вызывала симпатию – за ним укреплялась репутация большого шутника. Кто знает, о чём на самом деле думал Китинг, создавая свои замечательные подделки? Мошенник он или шутник? Наверно, никто не сможет дать определённый ответ. Ещё один персонаж для энциклопедии подделок.

Чемпион подделок

Два слова о подделывании произведений знаменитого Сальвадора Дали. Когда полиция обратила внимание в одном из антикварных магазинов в Барселоне на двадцать две подделки, выдаваемые за его произведения, то в качестве эксперта был приглашён сам художник. Дали заявил, что подделка отличная и картины могли бы считаться его собственными. Владелец уже приготовил две из них на продажу, оценив их – пустячок! – на миллион песет каждую. Единственное возражение мастера касалось именно цены – по его мнению, слишком низкой. Эта история, происшедшая в 1979 году, получила неожиданное продолжение через четыре года. Шестидесятичетырёхлетний испанский художник Мануэль Пухоль Баладас признался на страницах мадридского еженедельника «Камбис 16», что подделывал произведения Дали. По утверждению Баладаса, он делал это по заказу бывшего секретаря Дали Энрике Сабатери и с согласия жены мастера Галы. Он заявил, что с 1979 по 1981 год выполнил четыреста поддельных акварелей, рисунков и литографий, а также около трёхсот полотен, написанных маслом. Причиной выполнения этих подделок – впрочем, замечательных, по мнению самого Сальвадора Дали, – было постоянное усиление болезни Паркинсона, которая мучила мастера уже давно: из-за неё он не мог работать.

Гала и Сабатери часть подделок продали, а остальные сохранили на будущее, в ожидании смерти великого творца. Дали умер в 1989 году, и цены на его работы, действительно, сразу резко поднялись.

При описании фокусов с подделками и мошеннических махинаций покровителей этих фокусов неизбежно возникает вопрос: кто был или, если угодно, кого следует считать чемпионом всех времён в этой области? Ответ найти хотя и нелегко, но можно. После Второй мировой войны жил человек, который превосходил всех до той поры известных мастеров подделки. Гений этого жанра! Рядом с ним бледнеют прогремевшие на весь мир аферы ван Меегерена, Мальската, Отто Вакера и многих других, о ком мы не успели рассказать. Эти золотые руки были даны обедневшему венгерскому аристократу Эльмиру де Ори. Его история известна прежде всего благодаря деятельности его злого гения, великого обманщика и афериста всех времён, все проделки которого описать просто невозможно, Фернана Легро. Именно он в такой степени подчинил себе Эльмира де Ори, так подавил его личность, что мог эксплуатировать его талант. Это закончилось катастрофой и привело к полному падению талантливого художника.

Личность Фернана Легро, его прекрасное знание людей, с которыми приходилось иметь дело, замечательные и изумительные идеи, всё, что он изобретал, чтобы представить доказательства подлинности продаваемых произведений искусства, так ошеломительно и неправдоподобно, что французский писатель Роже Пейрефитт решил написать об этом обманщике книгу. Она стала бестселлером сезона.

Вот только несколько примеров ловкости Легро при устройстве такого рода дел. Один из выдающихся знатоков творчества Тулуз-Лотрека, парижский маршан Жорж Вильденштейн во время приёма у одного миллионера увидел на стене картину этого художника и определил, что это подделка. Разумеется, доставил эту картину Легро. Взбешённый миллионер вызвал к себе Легро и пригрозил ему всеми возможными последствиями. Тот, однако, не утратил душевного равновесия. Спокойно он вернул миллионеру двести пятьдесят тысяч долларов, щедро добавил десять процентов за неиспользование «замороженного капитала». После этого он немедленно нанёс визит другому богачу, к которому был как раз приглашён на обед. Тот недолго думая купил сомнительное полотно... за полмиллиона долларов! Когда через некоторое время Легро встретил своего первого клиента, тот снова начал его упрекать: «Вы издеваетесь надо мной вместе с этим Вильденштейном, который раскритиковал мою картину. Я подам на вас в суд вместе с вашим компаньоном и потребую возврата украденных у меня двухсот пятидесяти тысяч долларов!» Легро был непревзойдённым мастером втираться в доверие. Об этом свидетельствует то, как он использовал, например, своё знакомство с Пикассо. Это был ловчайший трюк! Приведём цитату из книги Пейрефитта: «Величайшим из живущих художников, с которым Легро поддерживал близкие отношения, был Пикассо. Каждый раз, навещая его в одной из провансальских мастерских, Легро дарил ему картину испанской школы, купленную на мадридской барахолке. Пикассо обожал старую живопись своей родины и всегда умилялся над этими рыночными богомазами. В благодарность он рисовал или дарил свою уже готовую картину. Этим простым способом Легро вручал Пикассо подарок за тысячу франков, а возвращался от него с подарком за сто тысяч долларов! Когда речь заходила о получении свидетельства для какой-нибудь картины Пикассо, художник обычно интересовался, как оценивается его творчество, спрашивая Легро: «Сколько ты за это заплатил?» Тот отвечал: «Пятьсот тысяч долларов». Удивлённый художник выставлял свидетельство подлинности. Он никогда не интересовался, действительно ли это подлинник, спрашивал только о цене... Если бы ему принесли на подтверждение одну из его картин с сообщением, что она стоила двадцать тысяч долларов, он бы отказался заверить свидетельство подлинности работы».

Подобным образом Легро удалось вкрасться в доверие и завоевать симпатию жены старого и уже больного Кеса ван Донгена. Жена художника одарила мошенника таким безграничным доверием, что поручила ему после смерти мужа составление полного каталога его произведений, так что у обманщика не было ни малейших трудностей с получением от неё аттестатов на поддельные картины ван Донгена. Легко себе вообразить, какие огромнейшие прибыли черпал Легро из этих возможностей.

Величайшее мошенничество

Фернан Легро, небогатый француз, родившийся в Египте, весьма слабый танцор, довольно долго удерживавшийся в одной из французских балетных трупп благодаря своим связям в мире искусства и знакомствам с воротилами делового мира, при помощи торговли картинами сколотил огромное состояние. Одному только техасскому мультимиллионеру Мидоусу, ныне покойному, Легро продал более сотни картин, приписываемых мастерам парижской школы, среди которых тридцать две, приобретённые мультимиллионером за более чем шестьсот тысяч долларов, оказались поддельными. Среди них были «пикассо», «модильяни», «ренуары», «дерены», «дюфи» и многие другие. Легро удалось завоевать полное доверие не только американских мультимиллионеров и многих художников, но и людей из мира политики. С этими последними связана одна из величайших в мире афер в области торговли предметами искусства.

Премьер Японии Эйсаку Сато, занимавший эту должность в период процветания Фернана Легро, мечтал обогатить японские музеи коллекцией картин французских живописцев эпохи импрессионизма и постимпрессионизма. Легро был к этому времени таким известным маршаном, что ответ на вопрос, кто может устроить такую сделку, был только один: «Разумеется, месье Фернан Легро». За двадцать миллионов долларов премьер Японии приобрёл 200 полотен для музеев Токио и других городов Японии. Однако Сато поставил одно принципиальное условие. Он требовал солидного свидетельства от кого-либо из великих и уважаемых знатоков живописи этого периода. Что ж, такая «мелочь» никак не могла стать препятствием для гениального «фармазона».

Легро осенила замечательная идея: он предложил устроить большую выставку живописи в Токио и пригласить на неё выдающегося знатока-искусствоведа, тогдашнего министра культуры Франции Андре Мальро.

Когда Мальро приехал с официальным визитом в Японию, он и не подозревал, какие коварные цели кроются за этим приглашением, подсказанным Легро. Осматривая выставку, он не приглядывался к экспонатам, ему и в голову не приходило, что это могут быть подделки. Прогуливаясь в обществе премьера Японии по галерее, Мальро с грустью смотрел на вывезенное с берегов Сены богатство. В какой-то момент он только вздохнул и с обидой заметил: «Как такие шедевры могли покинуть Францию!» Этого только и ждал Легро. Для премьера Сато этого свидетельства оказалось достаточно.

В первые дни января 1968 года швейцарская полиция арестовала Фернана Легро, разыскиваемого Интерполом по требованию французской полиции. Обвинение: «Продажа под видом подлинников поддельных картин, подписанных именами известных импрессионистов, постимпрессионистов и мастеров парижской школы». Не помог ни фальшивый паспорт, ни переодевание. Скрываясь в третьеразрядной гостинице, Легро вёл себя так, будто живёт в «Хилтоне». Он слишком привык к великосветским манерам. После многих пертурбаций, освобождений и задерживаний в июне 1979 года парижский трибунал закончил разбирательство по делу Фернана Легро. Судебный процесс тянулся неделями, ход его изобиловал многими комическими сценами, привлекая, как хороший спектакль, парижскую богему и огромные толпы журналистов. Что погубило Легро? Как обычно в таких случаях – алчность и отсутствие меры. Во-первых, он продал ещё не оконченную подделку, во-вторых, Эмиль де Ори хотел прославиться, но не как фальсификатор, а как художник со своим собственным именем.

Венгерский набоб



Элмир де Хори (1906–1979) – одна из самых скандальных личностей в искусстве ХХ века. Благодаря уникальному дару фальсификатора, изготовленные им бесчисленные «шагалы», «матиссы» и «модильяни» не только циркулируют на арт-рынке, но и висят в крупных частных коллекциях, галереях и даже известных музеях. Имя этого художника весьма актуально и в России, где проблема фальшаков на рынке искусства злободневна едва ли не более, чем на Западе

Элмир де Хори, он же фон Хори, Луи Кассу, Барон Элмир Хоффман, Элмир Херцог, Дори-Бутэн, родился в 1906 году в Будапеште в аристократической семье. Юношей он перебрался в Париж, где учился живописи у Фернана Леже в знаменитой Академии Grande Chaumiere. Успехи де Хори как художника были крайне скромны: в 1926 году один из его пейзажей приняли на ежегодный Осенний Салон, и однажды несколько портретов выставила малоизвестная лондонская галерея. Ему не удалось продать ни одной из своих работ. Но де Хори не очень-то переживал свою творческую несостоятельность – благодаря материальной поддержке богатых родителей он мог проводить большую часть времени в парижских кафе в интернациональной среде художественной богемы. Так продолжалось до 1932 года, когда де Хори по целому ряду политических причин и семейным обстоятельствам был вынужден вернуться в Будапешт. Для молодого повесы началась черная полоса: он был заключен в тюрьму местным фашистским режимом и вскоре отправлен нацистами в концентрационный лагерь. Все имущество семьи де Хори было конфисковано сначала немцами, а после войны – коммунистами. Элмир бежал из Венгрии в Париж, чтобы никогда больше не вернуться на родину своих предков.

Профессия – фальсификатор



В Париже де Хори влачил жалкое существование художника-неудачника: работы не покупались, денег не было, будущее пугало неопределенностью. И тут судьба подкинула случай, определивший всю его дальнейшую жизнь. Забредшая в мастерскую Элмира богатая англичанка приняла его рисунок за работу Пикассо и тут же купила за $40. Узнав через некоторое время, что дама перепродала его «творение» дилеру уже за $150, де Хори понял, что нечаянно набрел на «золотую жилу». Вытащив с пыльных антресолей довоенные запасы бумаги, ловкий аристократ отправился в путешествие по европейским столицам, где пребывание в дорогих отелях компенсировал продажей «рисунков Пикассо». Сравнительно недорогие «шедевры» он изготавливал по утрам за чашкой кофе. Вырученных средств хватило на билет в Америку.

Де Хори «задержался» в США без документов на целых 11 лет. Очередная попытка продать свои собственные работы закончилась неудачей, и де Хори решил больше не испытывать судьбу: он полностью переключился на изготовление фальшивок, ограничив пока свой интерес графикой импрессионистов и постимпрессионистов. Представляясь европейским аристократом бароном де Хори, он сумел завести знакомства со сливками высшего общества: нефтяными магнатами, промышленниками, банкирами и кинозвездами. Им он и продавал свои «шедевры».

«Высокое искусство» имитации



Изобретательность и дерзость де Хори не знала границ. Так, пока Пикассо работал в своей мастерской в Париже, венгерскому барону удалось продать официальному представителю художника, владельцу престижной галереи в Нью-Йорке, пять фальшивых рисунков испанца и прилично на этом заработать. Перебравшись во Флориду, де Хори вступил в активную переписку с крупнейшими музеями и галереями по всей стране, предлагая им свою растущую не по дням, а по часам коллекцию рисунков, гуашей, акварелей и небольших картин маслом Матисса, Пикассо, Брака, Шагала, Дерена, Боннара, Дега, Дюфи, Вламинка, Модильяни, Ренуара. Успех был ошеломляющим. За два года американские музеи и частные коллекции «обогатились» семьюдесятью «шедеврами» французской живописи и несметным количеством рисунков и акварелей.

В 1959 году де Хори вернулся в любимый Париж уже опытнейшим профессионалом в своем деле и богатым человеком. Однако, понимая, что здесь ему будет труднее действовать на стезе фальсификатора, де Хори вступил в сговор с двумя дилерами, которым удавалось обманным образом подписывать подложные документы о подлинности даже у реальных авторов работ. Лишенный таланта художника, де Хори обладал даром гениального имитатора. «Я не копирую, а интерпретирую», – любил замечать он. Де Хори необычайно верно схватывал стиль и даже «энергетическую вибрацию» выбранного автора. Из-за этой весьма редкой способности даже первоклассным экспертам было крайне трудно распознать обман, не говоря о простых коллекционерах. Де Хори улавливал дух времени, то, что витало в воздухе и находило свое воплощение в почерке знаменитых мастеров.

Необходимо отметить, что, по мнениям экспертов, нередко «шедевры» де Хори превосходят по качеству «интерпретируемые» им работы. Главным образом это касается его литографий: де Хори лично контролировал процесс изготовления отпечатков на всех стадиях (он использовал до 16 оттенков цветов) и не жалел средств на профессиональную технику

Второе рождение

Все раскрылось в 1968 году из-за банальной жадности разросшегося преступного синдиката. Несравненно более высокие цены за живопись, чем за графику, соблазнили мошенников на создание больших «полотен Шагала и Матисса». Но, в отличие от гуашей и акварелей, которые высыхают быстро, живописи для этого требуются годы, и здесь обнаружить обман намного проще.

Скандал был грандиозный. Все его участники попали за решетку. Однако сам де Хори практически не пострадал, поскольку не продавал подделки, а лишь «имитировал» произведения других художников. Его выпустили из тюрьмы через два месяцы, и в одночасье талантливый подражатель стал невероятно знаменитым. Известный журналист Клиффорд Ирвинг написал биографию де Хори, а великий Орсон Уэллс снял про него фильм “F For Fake”. Виновник шумихи быстро приспособился к своей сомнительной славе и стал подписывать имитации подлинным именем. Незадолго до своей смерти де Хори создал уникальный набор из пятнадцати литографий в стиле Модильяни, Матисса, Пикассо, Сезанна, Вламинка и других мировых величин, озаглавленный “Hommage a…” и подписанный им как автором. Сюда же включены две работы и самого Элмира. А в 1990 году состоялся специальный аукцион «шедевров де Хори», на котором цена «имитации» достигала семи тысяч фунтов. Иметь в частной коллекции что-нибудь от венгерского барона стало своеобразным шиком, причем нередко покупатели допытывались у дилеров: «А действительно ли это де Хори?» – «Конечно! Разве вы видели когда-нибудь такого хорошего Модильяни?».

Итог жизни этого неординарного персонажа художественной сцены ХХ века –около тысячи листов графики и картин, сумма от продажи которых в Америке, Европе и Японии исчисляется более чем сотней миллионов долларов! И, вероятно, нераскрытые «шедевры» от де Хори и по сей день украшают стены многих европейских и американских музеев.

Джон Майатт



Эта история началась со строительной краски, смазки KY Jelly и обмана всемирно знаменитых аукционных домов. Все думали, что она закончится в тюрьме лондонского пригорода Брикстон, но Джону Майатту повезло: скандал помог ему стать популярным художником. Сейчас в шикарном лондонском универмаге Harrods проходит выставка подделок произведений искусства, которые выполнил Майатт, один из самых гениальных фальсификаторов наших дней.

На одном из холстов в позолоченной раме изображено место, которое прославил на весь мир Клод Моне в своей работе «Мост в Аржантёй». Тем, кто принял картину за подлинный шедевр великого мастера импрессионизма, не стоит упрекать себя в художественной безграмотности: отличить оригинал от фальшивки, созданной Майаттом, не под силу большинству специалистов.

С 1987 по 1994 год Джон Майатт производил подделки произведений знаменитых художников и продавал их крупным аукционным домам — в том числе Sotheby’s и Christie’s. В конце концов Майатта поймали и посадили в тюрьму. Но перед этим он успел обвести вокруг пальца многих коллекционеров и экспертов, сбыв под видом оригиналов около 200 работ в стиле Пикассо, Ван Гога и Шагала .

Майатт отправился в тюрьму в 1995 году. За те четыре месяца, что он провел за решеткой, он успел завоевать себе прозвище «Пикассо» — в обмен на телефонные карточки Майатт писал портреты других «сидельцев». После освобождения Майатт поклялся никогда не брать в руки кисть. Но офицер полиции, арестовавший фальсификатора, вдруг неожиданно обратился к нему с просьбой написать портрет его семьи. После долгих раздумий художник согласился.



С тех пор его «подлинные подделки» вызывают несомненный восторг у критиков. Цены на них иногда достигают пятизначных сумм. Создавая новые работы, украшающие сейчас выставочное пространство Harrods Castle Galleries, 63-летний Майатт воспроизводил «знаковые» образы знаменитых художников, таких как Гоген, Модильяни и Джакометти, и добавлял к ним свои пометы. Например, при написании одной работы «под Моне» он представлял себе, что мог бы видеть великий импрессионист, если бы в 1874 году проехал полмили вдоль Сены на северо-запад Парижа, чтобы навестить своего друга Ренуара.

«Если захотите, то можете купить одну из этих картин и говорить всем, что это подлинник, — сказал Майатт. — Они экспонируются так же, как и оригиналы, — в позолоченных рамах. У меня есть один покупатель из Америки, у которого за пуленепробиваемым стеклом висит настоящий Ван Гог, и он попросил меня сделать еще одного, чтобы повесить рядом с настоящим. Ни один из его гостей не смог определить, какая картина подлинная, а какая нет».



Вообще-то Майатт учился на преподавателя живописи. Но однажды, чтобы подзаработать, он решил опубликовать в журнале Private Eye объявление, которое гласило: «Подлинные подделки за 150 и 200 фунтов». «У меня было много заказчиков, и поэтому я смог обеспечивать себя, работая дома. Некоторые давали мне семейные портреты и просили написать их в стиле Гейнсборо или Рейнолдса», — рассказывает фальсификатор. Один клиент приходил к Майатту чаще других. Однажды он рассказал художнику, что продал одну из его картин, выполненную в стиле немецкого кубиста Альберта Глеза, за 25 тысяч фунтов. Картина получила экспертную оценку специалистов аукционного дома Christie’s. «Он вставил ее в старую раму и продал. Он отдал мне половину денег. Я просто не мог в это поверить. Она даже не была написана маслом: [я использовал. — Ред.] краску на водной основе, смягченную смазкой KY Jelly».

В обороте все еще пребывают около 80 поддельных работ, выполненных Майаттом. Многие коллекционеры не подозревают, что в их коллекциях находятся фальшивки в общей сложности на несколько миллионов фунтов.

По словам Майатта, тому, кто хочет создать подделку, неотличимую от подлинника, необходимо прежде всего тщательно изучить оригинал. «Нужно “загипнотизировать” картину, изучить холст, толщину красочного слоя, то, как экспонируется картина. Это правило относится ко всем, независимо от того, подделываете ли вы Рембрандта (Rembrandt) или Пикассо, просто нужно научиться смотреть на оригинал, стоять перед ним. Я стоял по 20 минут перед каждой картиной, держал руки за спиной, чтобы сотрудники галерей не думали, что я слишком близко к ним приближаюсь. Потом я, запомнив картину до самого последнего штриха, садился в машину, ехал домой и начинал работать».

«Сначала я работаю над композицией, а когда разберусь с ней, — над цветами и текстурой, над тем, как кисть расстается с краской». Затем он часами работает над подписью. В расцвете своей криминальной карьеры, в 1990-х годах Майатт ходил в галерею Tate Modern чтобы «гипнотизировать» картину «Сидящая обнаженная» Жоржа Брака, и понял, что ему нужен окрашенный холст. А вот что он говорит про Джакометти: «Я везде читал о том, как он писал обнаженные фигуры: сначала изображал голову и плечи, потом “шел вниз”. Я тоже стал так делать». Он переработал одну из картин Поля Гогена с изображением девочки с тарелкой фруктов, используя такую же, как и художник, дешевую парусину. Недавно Майатт начал работать над портретом известного английского актера Джона Клиза, «который хочет, чтобы картина была в стиле Анри Матисса».

Какие комментарии можно дать к этой истории? Самой подходящей была бы тут латинская сентенция: Mundus vult decipi, ergo decipiatur – мир хочет быть обманутым, пусть так и будет!

Перевод с польского Ирины ОБУХОВОЙ и Евгении ПРИЗЕНТ

Авторы - Ян СВЕЧИНЬСКИЙ